Тан был небогат, но у него было много имён, сигарет и свободного времени.
Имён - прозвищ, кличек, погонял - у него было столько, что он прямо сейчас мог открывать свой бизнес, торговать ими оптом и в розницу, да и спрос был. Добрых три четверти своих имён Тан придумал сам; взял не с потолка, потому что потолок в его так называемом жилище был не очень чистый, а ещё Тан его ненавидел. А имена были очень даже ничего. Иногда до глупого. Настоящее имя Тана сокращалось до Эм Ви, а вот в обратную сторону получалось почему-то всегда "music video". Пожалуйста, благодатная почва для доброго десятка, а то и больше разнообразных остроумных кличек. "Гонзалес" - была такая идиотская песня девчачьей группы, проедала мозги лучше жизни в браке, а клип на неё крутили в качестве приправы ко всему; было время, когда в любой момент можно было с уверенностью сказать, что на одном из городских экранов сейчас идёт "Gonzales". В общем, да, знакомьтесь, Гонзалес, он же Гон. Отец его был прогоревшим "тёмным капитаном", что послужило причиной множества издёвок других ребят, чьё положение было не лучше. Эм Ви тоже стал Капитаном. Звучит гордо, на деле - стыд, позор, лицо, ладонь. Капитан, он же Тан. И так далее, и тому подобное. Остановимся на этих двух, так как они были наиболее популярны как по отдельности, так и в разных комбинациях, а так же неуловимо бесили самого Тана.
Сигарет было меньше, чем имён, и они были отвратительно дешёвые, часто - женские, потому что знакомая деваха всегда отдавала ему половину своих. И можно отказаться, а зачем? Все свои. И скажет удод какой-нибудь: "Хэй, чё там за педик с бабской сосалкой идёт", самому же потом вдыхать запах гнили из своего рта. Тану нравились ментоловые, и ещё нравилась вишнёвая заправка для электронной, но сложно курить то, чего у тебя нет. У Тана была пластмассовая фиолетовая зажигалка цвета детской смородиновой жвачки. Зажигалка была треснута сбоку, потому что хозяин сам наступил на неё когда-то. Топливо в ней расходовалось быстрее, чем зарядка на новых телефонах и терпение у местных гопарей. Приходилось заправлять практически ежедневно. Какой дурак заправляет свою зажигалку вместо того, чтобы купить новую за считанные гроши? Тан знал, где брать неограниченное количество хренового, но зато бесплатного топлива.
Свободного времени было больше, чем чего-либо ещё в его жизни. В его возрасте другие посещали университет, а такие, как он, - сидели за партами и балдели от собственной тупости и лишних лет в этих проклятых стенах. Тан, разумеется, не делал ни того, ни другого. Он бросил образование, получив среднее. Аттестат был битком забит трояками и вскоре завалился за пыльную тахту и канул в забвение. Собственно, здесь больше нечего сказать. У Тана было очень много свободного времени и ровно один талант - делать уверенный и знающий вид.
Больше у Тана не было практически ничего.
Он не знал разницу между июнем и июлем, а ещё с трудом определял время по часам, но об этом никто не знал, потому что часы - это такая штука, чтобы понтоваться, или такая штука, чтобы загнать её за пару смятых купюр, или такая штука, чтобы за неё тебе вломили в нос (на самом деле, не за неё, а просто так, по доброте душевной). Никто не определял время по часам. Это было не модно. Да и само понятие времени как-то стиралось.
Тан зажёг женскую сигарету своей фиолетовой зажигалкой, стремясь держать воняющий огонёк как можно меньше. Потом толкнулся ногой от земли, и двойные качели заскрипели, отправляясь. Скрип был то ли до мерзкого музыкален, то ли до музыкального мерзок. Двор был маленький, закрытый и довольно грязный, но не чрезмерно, больше пыльный. Тану было одиноко, а, нет, в общем-то пофиг. Захотелось выйти через подворотню и к кому-нибудь приебаться, но, если бы он вышел, приебались бы к нему, поэтому Тан доводил качельными руладами жителей двора. Ему хотелось бы думать, что доводил. Если кто-нибудь его вообще слышал. Если эти жители вообще были. В последнее время на окраине развелось тьма обжитых, но уже пустующих зданий.
Тан слез с качелей, и они неправдоподобно скоро остановились. Парень подошёл к цепным детским качелям и подёргал за цепь. Одна сидела прочно - снова неправдоподобно, вторая звякнула с надрывом. Повозившись (покачавшись на ней, как обезьяна, подёргав, потянув с рычагом), Тан оборвал цепочку и направился в подворотню. В стенах, он знал, были кольца. Если приладить одним концом цепь к одной стене, другим - к другой, выйдет, что двор принадлежит ему. Единственный выход будет завешен цепочкой, как двери в богатых квартирах.

Тан почти закончил со своей смешной защитой от внешнего мира. Цепь, разделяющая остальной город и этот двор, напоминала большой пляжный зонтик, призванный уберечь прячущихся под ним от вторжения инопланетян и захвата планеты. И ещё - шарлатанскую таблетку из белой баночки без наклейки. Знаете, такие есть в каждой домашней аптечке. Никто не знает, что это за лекарство и лекарство ли вообще, но, если больше ничего не помогает, съешь пилюльку и непременно почувствуешь себя лучше. По-научному это называлось - "эффект плацебо". Тан никак это не называл. Он приладил цепь и был этим доволен. Потому что - помогло.
Он не заметил, когда плотные облака, синяками закрывавшие небо, превратились в зловещие диски летающих тарелок. Втыкая зонт в издевательски рыхлый песок, он пропустил вторжение. Немного обидно. Ладно. Чертовски обидно.
Звякнула ржавая цепь, а Тан услышал громкий заливистый рёв малыша в заляпанных грязью одёжках. На секунду. Потом это прекратилось. Двор был пуст, а воздух - по-хорошему прохладен. Тан выпустил дым изо рта; дым был такой же дешёвый, как сигареты и топливо, но зато пах ароматизаторами идентичными натуральным. Тан выглядел самоуверенно и мог бы стоять у дверей какого-нибудь бара вместе с другими отвязными парнями нашего времени. Но он был почти один, забившийся в какой-то двор. Он сделал два шага, снисходительно изгибая бровь, и сгрёб незнакомого парнишку за грудки, стоя по другую сторону цепи - по свою сторону цепи. Тан был таким крутым, когда двигался так, молча, с незлой насмешкой в глазах, с небрежно закушенной сигаретой. Но, как уже упоминалось, это был единственный его талант. В голове было пусто.
Зачем он это сделал, Тан не знал; захотелось прижать мальчишку к себе, вцепиться пальцами в его плечи; в следующий миг хотелось врезать ему с плеча по лицу, в которое Тан ещё толком не вгляделся. Вышла долгая пауза. Благодаря таланту Тана она ничуть не была неловкой. Затем парень попятился назад, не отпуская пришельца, немного приподнимая его над уровнем нормальности, заставил машинально перешагнуть через цепь.
Он всё ещё продолжал держать его, но уже одной рукой, и вышел во двор. Не спеша, чтобы успеть поразиться ветрам-пустозвонам, дующим в собственной голове. В подворотне было совсем темно, а снаружи (или внутри) Тан повернул парнишку к себе (или повернулся сам) и принялся разглядывать его, на первый взгляд не находя ничего, ну совсем ничего симпатичного ему. Даже разочарование взяло. Поддавшись этому импульсу, Тан отпустил незнакомца, взгляд его на миг потух. Всё тот же импульс дёрнул Тана за лопатку. Разочарование. Злость. Нет, обида, вот. Тан оттолкнул парня от себя, может, чуть сильнее, чем действительно хотел. Ровно настолько, чтобы выглядеть задирой. Талант? Вообще-то, это что-то вроде пассивной абилки, действует, когда надо и когда не надо. Гарантия пожизненная.
- Чего тебе? - непоследовательно буркнул Тан, словно это не он сам приволок сюда этого школьника. "Школьник" не звучало для Тана презрительно, было лишь фактом, как "блондин", "брюнет" и "наркоман", но, когда он начинал думать об этом, появлялось неприятное чувство, вроде мерзкого привкуса. Хотелось отплеваться. Вот к чему приводят лишние мысли. Голос прозвучал непривычно низко, хрипловато. Чертовски круто. Тану это почему-то не понравилось. Не понравилось, и всё.
Он вдруг заметил, что случайно выронил изо рта сигарету. Когда? Может, минуту назад? Тан машинально наступил на длинный окурок, решительным движением вдавил в землю, мысленно выругался. Сигарета была почти целой. Поднял бы и докурил, а теперь что делать с этой сплющенной хреновиной? Только сделать вид, что один из сотен раздавленных в этом дворе окурков не принадлежал ему. Если подумать, было бы круто, если бы Тан вытащил новую сигарету и тут же бы её раскурил. Но он не стал этого делать. Вместо этого он досадливым движением потёр зудящую бровь и послал в небо тоскливый взгляд. Летающих тарелок наверху не было. Просветов в грузной синеве - тоже. Где-то взвизгнул металл - скрипнули то петли двери, то ли ступень лестницы, то ли заклинивший и никогда в своей жизни - даже при производстве - никому не нужный механизм. Здесь всё-таки кто-то живёт, - с запозданием и без энтузиазма понял Тан. Что ж вы молчали, ироды.

Ответный толчок не был сильным. По правде говоря, он был слабее, чем тот, которым Тан не нарочно наградил мальчишку. Но покачнувшись и отступив назад, Тан наткнулся ногой на лошадку с отломанными ногами, сидящей на пружине. Дети качаются на таких, держась за специальные ручки, прилаженные к башке животинки. Тан сомневался, что данная конкретная лошадка ещё способна была вынести ездока. Он наклонился и заглянул в её бездонный, пустой и выцветший глаз. Судя по этому взгляду, лошадка хотела только одного - убивать. И нога Тана стала первым шагом на пути резни и кровавых внутренностей. Честно говоря, что-то внутри парня дрогнуло; ему показалось, что такой же немигающий, безжизненный взор он видит каждый день, но только сейчас понял, что за ним скрывается. Получается, лошадку уже опередили. Впрочем, всё это так и осталось на границе сознания. Образ мыслей Тана намного менее последователен, чем подобные рассуждения.
Резкая боль пронзила голень: удар пришёлся прямо по нерву. Тан неосознанно скрежетнул зубами и, услышав это, отстранённо подумал, что, в общем-то, всё шло к этому с самого начала начал, с самого Слова, или что там было.
Он поймал равновесие, уронил голову набок, как сломанная кукла, и медленно, по кругу, поднял её. Мышцы шеи застонали. Взгляд Тана был тяжёл, а во рту и душе горчило, наверное, от дыма. Зуд в брови не унимался; Тан вдруг понял, что чешется даже не сама бровь, а вроде как татуировка. С точки зрения физиологии это было бредом, с точки зрения Тана - обоснованная гипотеза (хотя он не знал такого слова).
Мальчишка выглядел, как худой бойцовский петух: были бы у него перья, то грязные, тут и там вылезающие из кожи, но решительно топорщащиеся во все стороны. Тан ничего не сказал, потому что он - школьник - напрашивался на удар и даже наверняка сам это осознавал. Если все всё понимают, слова не нужны; Тан ударил плохо сжатым кулаком, коротко, от плеча, никуда особо не целясь, и тут же, словно в противовес, метко и сильно пнул парнишку в колено. Что-то внутри, для чего у Тана не было названия, дёрнулось и завыло. Тан сам себе не нравился, но не сопротивлялся этому.
- Школьники нынче пошли ещё более борзые, чем были в моё время, - этим голосом можно было мазать масло на хлеб для бутерброда с красной икрой. Слишком сложная метафора? Чуток упросим: нож для масла тоже можно воткнуть в глаз. - Хотя пару уроков остроумия тебе не помешало бы взять.
Да, Тан ненамного старше...
На улицах старшие, опытные поколения наставляли младших "шутливыми" оплеухами. Вспомнив об этом, Тан - Капитан Гонзалес - Гон вдруг увидел пелену синего пламени перед глазами. Он сам не понял, когда унылое бессилие превратилось в раздражение, зудящее в мышцах. Он был готов к ответному удару и не стал бы уворачиваться, но надеялся на обостряющуюся от притока адреналина реакцию и собирался схватить парня - за что-нибудь, за что успеет.